luz_viva
ПРИНЦЕССА
Зарегистрирован: 23.08.2004
Сообщения: 6062
Откуда: с Марса!
|
 Добавлено: Ср, 04.01.2006 15:21:47 Заголовок сообщения: Возвращение в детство (с) |
 |
|
Почитайте - очень красиво и интересно написано! Читается на одном дыхании и, я думаю, то что здесь написано - знакомо нам каждому! И каждый ни раз задумывался о том, что тут написано. Написано моеё однослушальницей школы журналистики Известия - Леной Рыковой.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО
Когда возвращаешься в район своего детства навестить бабушку, видишь, что район повзрослел вместе с тобой. А того района, в котором прошло ТВОЕ детство, больше нет. Ведь не было тогда в детстве кучи рекламных плакатов по обеим сторонам дороги, а вот это здание было не «Связь-банком», а Домом пионеров. Не было надписей «Супермаркет» на магазинах, не было «Ростикса» у метро и торгующих одеждой, газетами и цветами старушек.
Зато были разменные автоматы в метро. Они мелочь разменивали на пятаки. Потому что проезд стоил пятак. И около метро, вдоль стены, стояли автоматы с газировкой – опускаешь 10 копеек в щелочку, и в стакан с шипением наливается лимонад. Еще были мойки для стаканов. Нажимаешь на нее стаканом — и брызжет струя воды. Крутишь стакан, и он сам моется. Дедушка не доверял общественным стаканам. Но газировку любил. И поэтому носил с собой складной пластмассовый стаканчик – красного цвета. С желтой крышечкой. Теперь у района нет автоматов с газировкой, у дедушки – стаканчика, а у меня – дедушки.
И мне некуда больше вернуться.
Я не могу пойти и в светлой грусти покачаться на старых качелях на детской площадке, куда меня водили гулять. Бабушка рассказывает, что когда я оказывалась в песочнице, я разжимала пальцы и кидала игрушки на песок. Чтобы все игрались. Я была добрым ребенком. Когда прогулка подходила к концу, бабушке долго приходилось уговаривать чужих детей отдать вернуть обратно наши формочки и совочки. Детскую площадку, вместе с песочницей, качелями и горкой, с которой я один раз так сильно упала, что потеряла сознание, снесли. Теперь там помойка, а за ней – пустырь.
А вот троллейбусы остались те же. С теми же неуклюжими дужками, прикрепленными к длинным проводам. С теми же пенсионерами на мягких сиденьях и с тем же глубоким бархатным голосом, объявляющим остановки. И остановки называются также. И все, кому нужно, например, в банк, выходят на остановке «Дом пионеров». Хотя ни пионеров, ни дома уже…
И вот я выхожу из метро, сажусь в маршрутку (она быстрее, чем троллейбус), плачу 12 рублей и еду к бабушке. Я покупаю ей цветы и вкусной еды – мягкого сыра, торт, сок, персики. Я очень люблю покупать бабушке цветы, потому что нет на Земле второго такого человека, который бы так ценил это. Обычно ты даришь цветы, тебе говорят: «Спасибо» и ставят их в вазу. И на этом все заканчивается. Бабушка же держит их и рассматривает долго и внимательно. Она знакомится с каждым цветком. Обрезая розы, она не торопится, она видит каждую розу, ее стебель, ее шипы, ее поры. И обрезает их правильно. Стоять цветы у нее могут по полгода. И все эти полгода она будет звонить и благодарить за них, и мне будет приятно. Поэтому, когда я покупаю ей цветы, я делаю это с большим и чистым удовольствием. Я знаю, что добро вернется ко мне.
Еще мне очень нравится привозить бабушке фотографии и альбомы по искусству. Фотографии о том, где мы были и что мы видели, о тех местах, где моя бабушка никогда не была и куда ей очень трудно было бы попасть сейчас. Слишком много передвижений, стрессов и нервов. А фотографии смотрят из альбомов нашими взглядами. Взгляды захватывают куски стен, улицы, людей, собак и храмы. Бабушка никогда не пролистает альбом для виду. Каждую фотографию она смотрит долго, обстоятельно, выясняет время дня, свет, говорит про композицию и глубину резкости, вспоминает истории из своей жизни. Обязательно вспоминает. И вечер уносится от недавнего путешествия в глубины прошлого. Под настенным бра, на котором болтается моя детская игрушка – лохматая морда неведомого зверя, в комнате, где ничего не изменилось с детства, только постарело, истории эти звучат, как часть интерьера. Как часть всего моего прошлого.
Бабушка рассказывает, как ее папа (мой прадедушка) печатал свои фотографии на хорошей цветной немецкой бумаге (тогда они САМИ фотографии печатали, в ванной), а они все равно со временем испортились. Стали фиолетовыми. Осыпались. Жалко. Такие были фотографии. И поэтому она цветным фотографиям не доверяла, делала все черно-белыми. Но сейчас-то другое дело. Такие цвета, такие технологии! Даже пленка уже не нужна. Фантастика!
И я улыбаюсь, но мне не терпится, чтобы она уже дальше рассматривала наши фотографии – бабушка, это Белый остров Псковского озера, это Великий Новгород, это Софийский собор, а это – Рим, Ватикан, площадь Навона и фонтан Рек… А вот это – Греция, Крит, Ираклеон, Айес-Николас, плоскогорье Ласити.. А видишь, какого цвета море? Я думаю, это из-за водорослей. На этой фотографии – ух, так жарко было, мы думали — истаем от жары…
И бабушка слушает, и вставляет свои истории, и смотрит альбомы по два, три раза. И просит, чтобы я оставила их у нее, чтобы еще раз посмотреть. На другой день.
А один раз я привезла ей книгу о Ватикане. О его музеях, произведениях искусства, которые там хранятся. Бабушка смотрела эту книгу каждый день на протяжении трех месяцев. Книга была на английском языке, то есть бабушка ПРОЧЕСТЬ ее не могла. Она могла ее только смотреть. Сначала – полностью всю книгу. Потом – каждый день по четверти. Потом – несколько страниц в день. Сначала от первой страницы до последней. Потом – от последней до первой. Дала посмотреть соседке. А соседка вернула через час! Как же можно ТАКУЮ книгу посмотреть за час? Бабушка не понимает.
А потом она говорит мне: «Подай, пожалуйста, мой халат». И я снимаю его с вешалки, а под халатом – мое детское платье. Маленькое, как на куклу. Это китайское платье, в детстве все такие носили. Гофрированный верх, снизу – бело-зеленая юбочка в листик, на груди пришиты две бабочки. «Твое платье», — говорит бабушка. Я не помню конкретно этого платья в своем детстве, но безоговорочно верю ей. А чье же еще?
У бабушки в квартире всегда хорошо пахнет. И от нее тоже. От нее не пахнет старостью, от нее пахнет ребенком. Волосы мягкие, как пух, и почти не седые, пахнут легко, сладковато. И в квартире – никакой затхлости, влажности и застарелости. Только шкафы чуть обветшали и тапочки поизносились. На стенах, на старых обоях – ее картины, вырезанные ей самой из дерева статуэтки, вышивки, которые она делала без всякого рисунка на канве. Сначала придумывала рисунок, разбивала его на цвета, наносила на канву и вышивала. В дальней комнате Гришка – моя любимая кукла. Гришка сидит на полке, и каждый вечер бабушка укладывает его спать – из сидячего положения переводит в лежачее и заботливо накрывает байковой тряпочкой. А за стеклом в серванте – слишком много фотографий людей, которых больше нет. Слишком много для счастливой старости.
Около телевизора – дедушкин портрет. Его бабушка написала карандашом, уже после того, как дедушка умер. Дедушка никогда не улыбался на фотографиях. А на этом портрете улыбается. И когда смотришь телевизор, краем глаза всегда видишь дедушку. Когда человек умирает, возникает странное ощущение — ты чувствуешь, что смерть ничего не изменила в твоей любви и в этом человеке – он вечно будет жить, и ты вечно будешь его любить. И при этом четко знаешь, что больше его не увидишь. Дедушка однажды стриг бабушку и хватанул ножницами ей ухо. Шрам у бабушки есть, а дедушки нет. Когда ухо чешется, бабушка знает – не считает, не предполагает, не фантазирует, а знает – это дедушка ее вспоминает.
У бабушки в гостях я всегда ложусь спать очень рано. Я чувствую себя маленькой. Мне нравится, что бабушка подтыкивает мне одеялом. Мне нравится тянуться за поцелуями на ночь: в левую щеку, в правую щеку, в лоб, в подбородок и в носик. И после этих поцелуев, как в детстве, со всей дури плюхнуться на подушку. А потом повернуться носом к стенке и улыбаться.
Однажды я пыталась вспомнить – где и на чем конкретно я спала семь своих первых лет. Что в этой комнате жили мы все вчетвером – я, мама, папа, а потом брат, — я помню. Что на этом диване спали мама с папой, тоже помню. А где я? Видимо, была еще детская кровать.
А как выросли деревья за окном! Теперь они закрывают и солнце, и звезды. И я, конечно, могла бы залезть под дедушкин стол и занять собой там все пространство. Там был мой любимый «домик» в детстве. И именно выглянув оттуда и потянув за заинтересовавший меня шнурок, я получила самое устрашающее увечье своего детства – ожог на пол-лица от упавшего на меня горячего утюга. Мама боялась, что я останусь уродом на всю жизнь. Но ничего, прошло. Даже следа не осталось. Так вот. Я, конечно, могу залезть под стол. Но зачем? Я просто загляну туда и посмотрю на темный угол, где обычно сидела. Со светлой грустью. Этот угол остался и пахнет так, как надо. Как в детстве. Этот угол есть на Земле. Значит, мне есть, куда вернуться. Еще есть.
Елена РЫКОВА,
слушатель Школы журналистики "Известия" 2005-2006 уч.года
_________________
Париж... Париж... Париж... я люблю тебя!
http://www.tenderirbis.znet/php/acquainter/view.php?l=&id=5781 |
|
